Некрополь - Страница 34

Сологуб появился на литературном поприще, как один из зачинателей самой молодой по тому времени поэтической группы. Но вступил он в нее уже поэтически немолодым. Среди своих литературных сверстников он сразу оказался самым зрелым, сложившимся и законченным. Его жизнь – без молодости, его поэзия – без ювенилий. И как в жизни, явившись старым, он больше уже не старел, так и мастерству его не был сужден закат. Одних своих литературных сверстников пережив физически, других он пережил поэтически: умер в полноте творческих сил, мастером трудолюбивым и строгим к себе.

Не раз приходилось читать, будто в последние годы отрекся он от «сатанических» пристрастий, исцелился от ядов, отравлявших его душу, перестал витать в мире пороков и призраков, примирился с простою жизнью, которую некогда проклинал, обратил благосклонный взор к земле и полюбил родину. Высказывалось при этом, будто благодетельную роль в «просветлении» Сологуба сыграла тягостная судьба России, которой декадентский поэт до тех пор как бы и не замечал и которую он увидел и полюбил в годы ее страданий.

Не спорю: такая концепция содержит в себе чрезвычайно много приятного. Мы любим наблюдать, как поэты перед смертью исправляются и просветляются. Предсмертная эволюция – наш конек. Открыли «эволюцию» – и можем с чистым сердцем хвалить покойника: хоть перед смертью, а сделался он таким же хорошим, как мы, и каким ему давно пора было сделаться.

К сожалению, все же приходится отказаться от наблюдений над эволюцией Сологуба: ее не было.

Я нисколько не собираюсь отрицать наличность у Сологуба этих «просветленных» и «примиренных» мотивов, в частности его любви к России. Но видеть в них «эволюцию» я бессилен. Эволюция была бы налицо, если б эти мотивы составляли характерный и исключительный признак сологубовской поэзии последнего периода; если бы можно было наблюдать их первое появление, затем нарастание, наконец-то, как ими вытесняются прежние, с ними несогласные. Но именно этих явлений, необходимых для того, чтобы можно было говорить об эволюции, в наличности нет. Те мотивы, которые в случае эволюции должны бы исчезнуть из поэзии Сологуба, в действительности сохраняются до конца. Те, что должны бы теперь явиться впервые, на самом деле существовали всегда или так давно, что их появление никак нельзя связывать ни с российской жизнью последних лет, ни с личным предсмертным «просветлением» Сологуба.

Я не пишу исследования, но и не хочу быть голословным. Сологуб будто бы в эти последние свои годы склонил благосклонный взор к явлениям обыденной жизни, полюбил землю, благословил родину и примирился с Богом. В том-то и дело, что последние годы здесь ни при чем. Разве простенькие стихи, обращенные к ручью, «прогнавшему скорбные думы», не в 1884 году писаны? А разве ясное, ничем не омраченное любование речкой с купающимися ребятами не 1888 годом помечено? Да мало ли у Сологуба таких стихов! А вот это:

Не забудем же дорог,В Божий радостный чертог,В обиталище блаженных,И пойдем под Божий кровМы в толпе Его рабов,Терпеливых и смиренных.

Разве страдания России или близость кончины привели Сологуба к этим стихам в 1898 году? А вот – о земле:

Вы не умеете целовать мою землю,Не умеете слушать Мать Землю сырую,Так, как я ей внемлю,Так, как я ее целую.О, приникну, приникну всем теломК святому материнскому телу,В озарении святом и беломК последнему склонюсь пределу,Откуда вышли цветы и травы,Откуда вышли вы, сестры и братья.Только мои лобзанья чисты и правы,Только мои святы объятья.

Не знаю, когда написаны эти стихи, но в 1907 году они были уже напечатаны в «Пламенном круге».

Неверно и то, что будто бы «декадент» Сологуб увидел и полюбил Россию только после революции. В 1906 году вышла книга его стихов, коротко и выразительно озаглавленная: «Родине». Тогда же появились и «Политические сказочки», свидетельницы о том, что «певец порока и мутной мистики» не чуждался реальнейших вопросов своего века.

И в 1911 году он писал:

Прекрасные, чужие,От них в душе туман;Но ты, моя Россия,Прекраснее всех стран.

Нет, не предсмертному просветлению обязан Сологуб своей любовью к России. Это не он не видел Россию, а мы проглядели его любовь к ней.

Обратно: так ли уж он до конца весь просветлел, так ли бежал от своего прошлого, так ли ясно и просто обратился к Богу?

АдонаиВзошел на престолы,АдонаиТребует себе поклоненья,И наша слабость,Земная слабостьАлтари ему воздвигала.Но всеблагий Люцифер с нами,Пламенное дыхание свободы,Пресвятой свет познанья,Люцифер с нами,И Адонаи,Бог темный и мстящий,Будет низвергнутИ развенчанАнгелами, Люцифер, твоими,Вельзевулом и Молохом.

Это сказано в большевицкой России, за несколько лет до смерти. Правда, через несколько страниц читаем иное:

Знаю знанием последним,Что бессильна эта тьма,И не верю темным бреднямСуеверного ума.Посягнуть на правду БожьюТо же, что распять Христа,Заградить земною ложьюНепорочные уста.

Или:

В ясном небе – светлый Бог Отец,Здесь со мной – Земля, святая Мать…

Но – через несколько страниц снова:

Зачем любить? Земля не стоитЛюбви твоей.Пройди над ней, как астероид,Пройди скорей.

А пока что, восхваляя пройденный им на земле «лукавый путь веселого порока», Сологуб приглашает: «Греши со мной».